Billy Pilgrim can’t sleep because he knows aliens will arrive to abduct him in one hour.
Билли Пилигрим не может заснуть, потому что ему известно, что через час за ним явятся пришельцы и похитят его.
He knows the aliens are coming because he has become “unstuck” in time, causing him to experience events out of chronological order. Over the course of Kurt Vonnegut’s Slaughterhouse-five, he hops back and forth between a childhood trip to the Grand Canyon, his life as a middle-aged optometrist, his captivity in an intergalactic zoo, the humiliations he endured as a war prisoner, and more.
Он знает, что пришельцы в пути, потому что он «отключился от времени», это означает, что события для него начнут происходить не в хронологическом порядке. В течение всего повествования романа Курта Воннегута «Бойня номер пять» герой перемещается туда-сюда от детских воспоминаний о поездке к Большому каньону до момента, когда он уже взрослый и работает оптометристом, от пребывания в межгалактическом зоопарке до тех невзгод, которые он вынес, попав в плен во время войны, и так далее.
The title of Slaughterhouse-five and much of its source material came from Vonnegut’s own experiences in World War II. As a prisoner of war, he lived in a former slaughterhouse in Dresden, where he took refuge in an underground meat locker while Allied forces bombed the city. When he and the other prisoners finally emerged, they found Dresden utterly demolished.
Название романа «Бойня номер пять» и многие описанные в нём события являются отсылкой к личным воспоминаниям Воннегута о событиях Второй мировой войны. Будучи военнопленным, он находился в помещении бывшей скотобойни в Дрездене, где ему пришлось прятаться в подземном холодильнике для мяса в момент воздушной бомбардировки города союзниками. Когда он вместе с другими пленными вышел из укрытия, они увидели, что Дрезден был полностью уничтожен.
After the war, Vonnegut tried to make sense of human behavior by studying an unusual aspect of anthropology: the shapes of stories, which he insisted were just as interesting as the shapes of pots or spearheads. To find the shape, he graphed the main character’s fortune from the beginning to the end of a story. The zany curves he generated revealed common types of fairy tales and myths that echo through many cultures. But this shape can be the most interesting of all.
После войны Воннегут пытается осмыслить поведение людей, изучая необычный раздел антропологии — «формы повествований», которые, как он утверждал, не менее интересны, чем формы горшков или наконечников копий. Чтобы обнаружить форму, он вычерчивал судьбу главного героя от начала истории до её конца. Он разработал метод, согласно которому все перекликающиеся у разных народов сказки и мифы можно изобразить в виде забавных кривых.
In a story like this, it’s impossible to distinguish the character’s good fortune from the bad. Vonnegut thought this kind of story was the truest to real life, in which we are all the victims of a series of accidents, unable to predict how events will impact us long term. He found the tidy, satisfying arcs of many stories at odds with this reality, and he set out to explore the ambiguity between good and bad fortune in his own work.
Но эта форма может быть интереснее всех. В подобного рода истории невозможно определить, когда герою везёт, а когда нет. Воннегут считал, что сюжет романа наиболее приближен к реальной жизни, поскольку все в этом произведении — жертвы стечения обстоятельств, не способные предсказать, как события отразятся на них в долгосрочной перспективе. Он считал, что причёсанные, убедительные сюжетные линии многих произведений входят в конфликт с реальностью, поэтому он старался исследовать неоднозначность в трактовке счастливых и несчастливых судеб его героев.
When Vonnegut ditched clear-cut fortunes, he also abandoned straightforward chronology. Instead of proceeding tidily from beginning to end, in his stories “All moments, past, present and future always have existed, always will exist.” Tralfamadorians, the aliens who crop up in many of his books, see all moments at once. They “can see where each star has been and where it is going, so that the heavens are filled with rarefied, luminous spaghetti.” But although they can see all of time, they don’t try to change the course of events.
Воннегут не только «пускал под откос» предсказуемые судьбы, он также отказывался от привычной хронологии. Вместо того, чтобы аккуратно следовать в романе от начала к концу, он писал: «Все события — прошлые, настоящие и будущие — всегда существовали и будут существовать всегда». Тральфамадорцы, неожиданно появляющиеся на страницах многих его книг пришельцы, видят все события в одно и то же время. Они «способны видеть, где каждая звезда была и куда она идёт, так что для них небо наполнено редкими светящимися макаронинами». И хотя они способны видеть всё время целиком,
While the Trafalmadorians may be at peace with their lack of agency, Vonnegut’s human characters are still getting used to it. In The Sirens of Titan, when they seek the meaning of life in the vastness of the universe, they find nothing but “empty heroics, low comedy, and pointless death.” Then, from their vantage point within a “chrono-synclastic infundibulum,” a man and his dog see devastating futures for their earthly counterparts, but can’t change the course of events. Though there aren’t easy answers available, they eventually conclude that the purpose of life is “to love whoever is around to be loved.”
они не пытаются изменить ход событий. Сами тральфамадорцы смирились с невозможностью на что-то повлиять, а вот герои Воннегута только привыкают к этому. Герои романа «Сирены Титана» ищут смысл жизни на необъятных просторах Вселенной, но они ничего не находят, кроме «ненужного героизма, дешёвой комедии, бессмысленной смерти». Затем, попав вместе с собакой в хроно-синкластический инфундибулумум, герой романа видит мрачные сцены будущего жителей Земли, но не в силах повлиять на ход событий. Простых ответов не существует, но герои в итоге делают вывод,
In Cat’s Cradle, Vonnegut’s characters turn to a different source of meaning: Bokonism, a religion based on harmless lies that all its adherents recognize as lies. Though they’re aware of Bokonism’s lies, they live their lives by these tenets anyway, and in so doing develop some genuine hope. They join together in groups called Karasses, which consist of people we “find by accident but […] stick with by choice”— cosmically linked around a shared purpose. These are not to be confused with Granfalloons, groups of people who appoint significance to actually meaningless associations, like where you grew up, political parties, and even entire nations. Though he held a bleak view of the human condition, Vonnegut believed strongly that “we are all here to help each other get through this thing, whatever it is." We might get pooped and demoralized, but Vonnegut interspersed his grim assessments with more than a few morsels of hope. His fictional alter ego, Kilgore Trout, supplied this parable: two yeast sat “discussing the possible purposes of life as they ate sugar and suffocated in their own excrement. Because of their limited intelligence, they never came close to guessing that they were making champagne.” In spite of his insistence that we’re all here to fart around, in spite of his deep concerns about the course of human existence, Vonnegut also advanced the possibility, however slim, that we might end up making something good. And if that isn’t nice, what is?
что смысл жизни заключается в том, чтобы «любить тех, кто рядом с тобой». В «Колыбели для кошки» герои Воннегута заняты другим поиском смысла под названием «боконизм» — религии, которая основывается на невинной лжи всех её последователей. И хотя они признают, что всё в боконизме является ложью, они, тем не менее, живут по его принципам и искренне надеются на просветление. Они объединяются в группы под названием каррасы, состоящие из людей, чьи жизни «переплелись без особых на то причин», соединившись космическими связями для достижения общей цели. Их следует отличать от гранфаллонов — групп людей, придающих значимость бессмысленным союзам, например, принадлежности к месту, где родились, а также к политическим партиям и даже странам. И хотя Воннегут считал, что перспективы у человечества довольно мрачные, но «все мы все здесь, чтобы помогать друг другу вместе пройти через всё это, чем бы это ни было». Жизнь может изрядно помотать нас и сломить наш дух, но в нерадостных предзнаменованиях Воннегута то и дело встречаются проблески надежды. Килгор Траут, литературное альтер эго писателя, говорит об этом иносказательно: «Дрожжевые грибки обсуждали, что следовало бы считать целью их жизни, а сами поглощали сахар и задыхались в собственных экскрементах. И коль скоро их умственный уровень был весьма низок, они так и не узнали, что изготовляют шампанское». И хотя писатель настаивал на том, что мы здесь только зря теряем время, несмотря на глубокую обеспокоенность судьбой цивилизации, Воннегут также допускал пусть и весьма небольшую вероятность того, что в итоге мы-таки сотворим нечто хорошее. И если это не оптимизм, то что?